Lekta попросила меня рассказать про спектакль "Милый друг". Села писать ответ - и поняла, что рассказ получается длинным. Не полновесной рецензией, конечно - до нее я не дотянула, но вполне себе приличным по объему. Поэтому помещаю его отдельной записью, может кому-то еще это будет интересно.
Мопассана, надеюсь, более-менее читали, поэтому содержание подробно пересказывать не буду, ок? Спектакль гораздо более жесткий, чем сам роман. Житинкин (режиссер) делал акцент на историю морального падения человека. На то, как поднимаясь по социальной лестнице, человек морально скатывается все дальше и дальше вниз… Пока, наконец, не падает в бездну.
читать дальшеСценография – большая, белая, словно воздушная кровать. Огромная и пышная, во всю сцену. Так и притягивающая взгляды, заставляющая краснеть, не оставляющая сомнений в своем предназначении. Перед ней - пара столиков со стульями, навевающими флер уютного небольшого парижского кафе. И все это затянуто спереди неким пологом – большой зеленой сетью. И сеть эта при первом взгляде не нее создает впечатление омута, холодного и пустого, почему-то леденящего душу. В зале гаснет свет, наплывом взбудораживает тревожная музыка. Зеленая сеть, уползая, словно бы распахивает зрителю свои объятия. Спектакль начинается.
Главный герой - Жорж Дюруа (Александр Домогаров) – предстает перед нашими глазами неиспорченным юношей, искателем правды. Сколько их таких - наивных и чистых, приехавших покорять Париж (или, говоря банальней - в поисках пропитания). Испорченный, порочный Париж, с постельными тайнами, тайным бездельем, слегка завуалированной лестью, чуть прикрытым угодничеством и обнаженной страстью... Затхлая, пошловатая атмосферка города, где все про всех все знают. "Шаланды, полные навоза через край - вот какова теперь дорога наша в рай", - пишет Поэт (Анатолий Адоскин). И его слова как нельзя лучше характеризуют город и его обитателей. Сами обитатели, кстати сказать, по натуре не столь уж злы и не так уж пошлы - но жизнь их идет словно по накатанным рельсам, вне их желания, не считаясь с их личными пристрастиями. И все, что остается - плыть по течению и следовать моде. Быть как все.
Дюруа - как новое, свежее дыхание. Но, чтобы выжить - надо зарабатывать (сам по себе, факт весьма очевидный). А зарабатывать честным трудом - не получается. Невозможно по определению. Случайно встреченный друг-журналист (Андрей Ильин), соглашается помочь, и для него Дюруа пишет цикл статей - не без помощи Мадлен (Нелли Пшенная), жены его друга. "А пусть твоя жена еще раз, а?" - со значением просит Жорж у Форестье. Явная двусмысленность фразы полностью передает не только настроение героя, но и дает понимание действий Жоржа: чужие статьи, чужая жена, чужая постель, чужая слава. Хотя нет. Слава – своя. Присвоенная. Соблазнение Мадлен - не что иное, как обыденность, да и сама она не больно-то и сопротивляется. Так начинается для Дюруа путь наверх. Путь, проходящий по головам остальных. Путь разрушения - своей души и душ окружающих. Женщины сливают для него в одну безликую череду, сослуживцы - в одну надоедливую ленту, становящуюся все более и более угодливой по мере его продвижения к вершинам.
Ах, эти женщины! Сколько их - таких разных и таких … одинаковых! "Ну вот, сейчас опять начнется" - вполне оправданно думает Жорж. "Как надоело все это: "песик!", "котик!", "мышонок!" "а чей это ротик?"... И, правда, к досаде Жоржа (и на радость публике), каждая вновь приходящая дама произносит именно эти фразы.
И мы уже воспринимаем мир глазами Дюруа. Его развратным, пошловатым взглядом смотрим на женщин. Смотрим сквозь женщин, не замечая искренности их чувств и душевных порывов, смеясь над из кажущейся нелепостью (ну кто же, ослепленный любовью, не казался со стороны нелепым и смешным!), кривясь от наивности молодых и ухмыляясь ужимкам зрелых дам.
Дюруа неостановим. Женские слезы, ненависть бывших друзей, страх сослуживцев ему в равной степени безразличны. Холодный расчет заменяет герою все чувства и эмоции. Циничный взгляд и нагловато-хамская усмешка. Презрение к нижестоящим и зависть к высшему свету. Его смерть - смерть на взлете, когда все земные блага, казалось бы, достигнуты – смотрится как наказание свыше.
Публика смеется над шутками, благо в спектакле их предостаточно, воспринимая происходящее, как забавную комедию. Действительно, что общего может быть между Парижем девятнадцатого века и современной Москвой? Ничего, конечно. Только выходя из зала, почему-то раз за разом ловишь себя на мысли, каким же знакомым кажется этот Жорж Дюруа. Каким … похожим! Похожим на лицо толпы. На наше с вами лицо.