Из книг..

[terekhova]

Статья из книги Алексея Солоницына "Повесть о старшем брате"
Москва: литературно-издательское агентство "СОВА", 2005 год.

Маргарита ТЕРЕХОВА, народная артистка России
«Умягчи наши злые сердца, Богородице...»
Когда я думаю об Анатолии Солоницыне - теперь, по прошествии стольких лет без него, — мне приходит на память молитва ко Пресвятой Богородице, называемой «Умягчение злых сердец». Еще эта икона Богородицы, к которой обращена молитва, по-иному называется «Семистрельная». Название иконы происходит от слов старца Симеона, который, увидев Богородицу в храме и взяв Младенца Христа на руки, сказал Ей, что Младенец сей и спасение, и слава людей, но что Ей, Матери Божьей, «душу пройдет оружие». Вот семь стрел, проходящих через сердце Владычицы нашей, и есть образное выражение пророчества Симеона Богоприимца.
Думаю, позволительно будет сказать, что Анатолий Солоницын творчеством, самим существованием своим как бы умягчал «злые наши сердца». Может даже показаться поразительным, но сам он никогда не делал зла. В душе его была некая ангелоподобность. Это я поняла с годами. И говорю это без всякого преувеличения.
Андрей Арсеньевич понимал, кого выбрал не только на роль Андрея Рублева, но и на роли последующие. Он увидел в Солоницыне то, чего не видели другие, — душу открытую, нежную, способную к тому, чтобы «умягчить» другие сердца.
Да, все мы волновались, когда приходили на пробы к Тарковскому. Но сегодня это уже неважно, волновались мы или нет. Важен результат, важно то, что сделали Тарковский и его единомышленники.
И я очень волновалась, когда пришла на пробы в фильм «Зеркало». Получилось так, что я опоздала. Видели бы вы, какое выражение лица было у Тарковского, у оператора Гоши Рерберга! Господи! Они с удивлением и недоумением смотрели на меня: «Как? Опоздать? На пробы Такого фильма?»
Дело заключалось в том, что кино было для них неотделимо от жизни. Жизнь — это и было их кино. Я думаю, что и мир при их существовании был другим, и, как следствие, кино было совсем другим.
Хорошо помню первую сцену в фильме «Зеркало». Тарковский и Рерберг долго ее выстраивали. А какая до этого подготовка была — об этом я позже узнала — Просто уму непостижимо! Поле, по которому уходит Прохожий (Солоницын), специально засеивали гречихой. Тарковскому нужна была именно гречиха. Специалисты колхоза (или совхоза, не помню) ему говорят: «Да не растет у нас гречиха». А он настоял — и гречиха выросла. И как потом говорили, в хозяйстве (подмосковное Тучково) стали после съемок фильма культивировать гречиху.
Но это к слову. Буквально каждая деталь была важна для режиссера. Каждая мелочь становилась художественной подробностью картины, из которой и вырастали потом объем, глубина.
Он мне говорил: «Ничего не играй. Вот у тебя ресничка дрогнула — этого достаточно!» И мы все — и Толя, и я — старались максимально точно выполнить задания режиссера. Даже Рерберг — знающий себе цену, уверенный в себе —- говорил: «Это как папа скажет». Он так Тарковского называл — «папа».
А когда Тарковский узнал, что я хочу стать режиссером, он с тоской сказал: «Вот тебя сейчас все любят. Ты — актриса. А станешь режиссером, все тебя будут ненавидеть». И теперь я поняла, что в этих словах есть правда, — быть режиссером очень и очень нелегкий крест.
Конечно, это большое счастье, когда у режиссера есть такой артист, как Солоницын. Потому что он никогда не спорил с режиссером, как это делают даже мало-мальски утвердившие себя артисты.
Анатолий стремился жить по Евангелию. Заповеди Блаженств прямо относятся к нему. Никакого внимания к быту, эта вечная его неустроенность, отсутствие денег... Помню, как он перехватил десятку у меня, я давно про это забыла, а он после репетиции в Ленкоме, когда мы готовили «Гамлета», подходит ко мне и отдает долг. «Что? — удивилась я. — Зачем? Какая еще десятка?» А он говорит: «Нет, я у тебя занимал, обязан отдать».
Андрей Арсеньевич рассказывал, как за рубежом у него журналисты, режиссеры спрашивали про Солонинына: «А в каком особняке он живет? Женщины какого типа ему нравятся? На каком автомобиле ездит?» И так далее. А он жил в общежитии Ленкома в комнатке метров восьми, прямо напротив кухни...
Еще мне запомнилось, как Андрей Арсеньевич говорил про Феллини, сказавшего Тарковскому: «Вот, завидую вам, на вас никакие продюсеры не влияют, вы творите свободной. И Тарковский вынужден был с этим соглашаться. Такова профессия режиссера, особенно когда ты представляешь страну. Да и у нас разве лучше? В Ленкоме Тарковскому говорили: «Зачем тебе Терехова? Зачем тебе Солоницын? У нас получше актеры есть — выбирай!» А он им опять повторял: «Из-за такого Гамлета, как Толя, я и делаю спектакль». Я думаю, они искрение не понимали его. И он, конечно, страдал от этого непонимания.
Преждевременный уход из жизни и Тарковского, и Солоницына — это все от страданий. А когда он уехал, когда уже работал там, на Западе, то однажды сказал: «У них все есть. Только нет таких актеров, как наши».
Анатолий Солоницын все мог воплотить и на сцене, и на экране. У Шепитько он же гениально сыграл предателя Портнова. А ведь играл он зло, но утверждал добро. Потому что показал полный крах всей жизни Портнова, его философии.
После многих лет мытарств я, наконец, приступила к осуществлению давней моей мечты — ставлю как режиссер в кино «Чайку» Чехова.
Когда Толя ушел из жизни, его сыну Алеше было четыре годика. И моему Саше столько же. Теперь они выросли. Саша закончил ВГИК, Алеша учится в юридическом. Но и у него есть мечта — стать, как и отец, актером. Саша в моем фильме играет Треплева, Алеша Солоницын — Медведенко. Роль сложная, хотя Медведенко, учителя бедного, влюбленного безнадежно в Машу, дочь управляющего имением Аркадиной, помнят не так, как Заречную или Треплева. Но ведь у Чехова нет неинтересных ролей.
Теперь в кино пришли наши дети. Иногда я думаю, что, может быть, я затем и родила дочь и сына, чтобы они сыграли Заречную и Треплева. Не знаю, может, здесь есть некое мое преувеличение. Но мне так хочется, чтобы дети наши — и мои, и Толины — продолжили то, что делали в кино, в театре мы, старшее поколение.
Звали к добру.
К жертвоприношению во имя Господне.
К умягчению злых сердец.